– Где он? Джентри?

– В своей кровати, напичкан транками под завязку. Учитывая то, в каком он состоянии, я решила, что денек сна ему не помешает. Во всяком случае, это на время снимет его с нашей шеи.

Слик закрыл глаза и вновь увидел перед собой серое нечто, набросившееся на Джентри. Человекообразное или, скорее, похожее на обезьяну. Оно ничем не напоминало те завивающиеся спиралью образы, какие генерировали устройства Джентри в его предыдущих поисках Образа.

– Думаю, у вас здесь кончилось электричество, – сказала Черри. – Свет погас часов шесть назад.

Слик открыл глаза. Холодно. Джентри не успел добраться до консоли, чтобы свершить свой обычный ритуал. Слик застонал.

Оставив Черри готовить на газовой плитке кофе, Слик отправился на поиски Пташки. Нашел он его по запаху дыма. Пташка развел костер в какой-то железной посудине и заснул, свернувшись вокруг нее по-собачьи.

– Эй, – позвал его Слик, легонько подталкивая парнишку носком сапога, – вставай. У нас проблемы.

– Долбаный ток кончился, – пробормотал тот в ответ, садясь в засаленном спальном мешке, таком же грязном, как пол в цеху Фабрики.

– Я это заметил. Это проблема номер один. Проблема номер два – нам нужен грузовик или ховер, или что-то вроде того. Нужно убрать отсюда этого парня. Иначе Джентри совсем посыпется.

– Но Джентри ведь единственный, кто может добыть ток. – Пташка, поеживаясь, поднялся на ноги.

– Джентри спит. У кого есть фургон?

– У Марви, – выдавил Пташка и провалился в сотрясающий приступ кашля.

– Возьми мотоцикл Джентри. Привезешь его потом обратно в фургоне. Двигай.

Пташка кое-как справился с приступом:

– Не бздишь?

– Ты ведь знаешь, как на нем ездить?

– Да, но Джентри, он...

– Предоставь это мне. Ты знаешь, где он держит запасной ключ?

– Ну... да, – пугливо протянул Пташка. – Скажи, – спросил он, – а что, если Марви не захочет дать мне фургон?

– Дашь ему вот это, – сказал Слик, вытаскивая из кармана “зиплок” с наркотиками. Его забрала у Джентри Черри, перевязав тому голову. – Отдай ему все, ты меня понял? Чтобы потом не тянуло.

Бипер Черри подал голос, когда они, приткнувшись друг к другу на краю кровати в комнате Слика, пили кофе. Слик, отвечая на ее вопросы, рассказывал ей что знал о синдроме Корсакова Он никому об этом по-настоящему не рассказывал, и странно – как мало на самом деле он знал. Он рассказал ей о предыдущих провалах в прошлое, потом попытался объяснить, как работала эта система в тюрьме. Фокус был в том, что долгосрочная память у тебя сохраняется до того момента, пока тебя не подсаживают на препарат. В общем, сначала заключенных натаскивают что-то делать, пока не начался основной срок – и потому они уже не могут забыть, что и как нужно делать. Правда, делают они в основном то, с чем и роботы бы управились. Слика натаскивали собирать миниатюрные цепные передачи. Как только он стал укладываться в пять минут, пошел срок.

– И больше они с тобой ничего не делали? – спросила она.

– Только эти цепные передачи.

– Нет, я имею в виду нечто вроде замков, ловушек в мозгу.

Он посмотрел на нее. Язва на губе у девушки почти зажила.

– Если они что-то и делают, то тебе об этом не сообщают, – сказал он.

И тут в одной из ее курток застрекотал бипер.

– Что-то стряслось, – сказала она, поспешно вскакивая с кровати.

Джентри стоял на коленях возле носилок с чем-то черным в руках. Черри выхватила у него эту штуковину, прежде чем он успел хотя бы пошевелиться. Джентри не двинулся с места, недоуменно щурясь на девушку.

– Это сколько же нужно, чтобы тебя вырубить, мистер? – Она протянула Слику черный предмет, оказавшийся камерой для проверки сетчатки глаза.

– Нам нужно выяснить, кто он, – сказал Джентри.

Его голос был хриплым и низким от большого количества транков, которые Черри ему вкатила, но Слик почувствовал, что страшная грань безумия отступила.

– Идиот, – кипятилась Черри, – ты даже не знаешь, те ли у него глаза, что были год назад!

Джентри коснулся повязки на виске.

– Вы это тоже видели, правда?

– Да, – ответила Черри, – и Слик эту штуку отключил.

– Все дело в шоке, – объяснил Джентри. – Я и вообразить себе не мог... Но никакой реальной опасности. Я был просто не готов...

– Ты просто выскочил из своего чертова черепа, – сказала Черри.

Джентри нетвердо поднялся на ноги.

– Он уезжает, – сказал Слик. – Я послал Пташку одолжить фургон. Не нравится мне все это.

Черри уставилась на него в упор.

– Куда уезжает? Мне придется ехать с ним. Это моя работа.

– Я знаю одно место, – соврал Слик. – У нас электричество кончилось, Джентри.

– Ты не можешь отвезти его незнамо куда, – сказал Джентри.

– Еще как могу.

– Нет. – Джентри слегка качнуло. – Он остается. Переходники уже на месте. Я не стану его больше беспокоить. Черри может остаться здесь.

– Тогда тебе придется хотя бы в двух словах объяснить, что это за хреновина, Джентри, – сказал Слик.

– Для начала, – Джентри указал на предмет над головой Графа, – это не “низкочастотник”, не “Эл-Эф”. Это – “алеф”.

19. ПОД НОЖОМ

Какой, к черту, отель! Он тонет в марше смерти наркотической ломки. Прайор вводит ее в вестибюль, а японские туристы уже встали и теперь толпятся вокруг скучающих гидов. Шаг, еще шаг, одна нога, другая нога, а голова такая тяжелая, будто кто-то просверлил в макушке дыру и залил туда полфунта свинца, и зубы во рту будто чужие – слишком велики. Дополнительная перегрузка тронувшегося вверх лифта вдавливает в пол – Мона без сил приваливается к стенке. – Где Эдди? – Эдди уехал, Мона. С трудом разомкнула веки, глаза широко распахнулись. Сфокусировала взгляд и увидела, Что он, ублюдок, еще и улыбается.

– Что?

– Эдди заплачено. Ему все компенсировали. Он уже на пути в Макао с солидным кредитом в кармане. Этакий милый игорный пикничок.

– Компенсировали?

– Его вложения. В тебя. За все время.

– За все время?

Дверь скользит в сторону, открывая устланный синим ковром коридор.

И что-то обваливается холодным комом в груди – Эдди ведь ненавидит азартные игры.

– Ты теперь работаешь на нас, Мона. И нам бы очень не хотелось, чтобы ты снова ушла без спросу.

Но ты же хотел, думала она, ты же отпустил меня. И знал, где меня искать.

Эдди больше нет... уехал...

Мона не помнила, как заснула. На ней все еще была куртка Майкла, теперь подоткнутая под плечи, как одеяло. Даже не поворачивая головы, Мона видела угол здания с фасадом в виде горного склона, но снежного барана там не было.

Стимы Энджи были запаяны в пластик. Взяв один наугад, Мона поддела упаковку ногтем большого пальца, вставила кассету в прорезь и надела троды. Она ни о чем не думала, руки, казалось, сами знали, что делать – добрые маленькие зверьки, которые никогда не обидят. Один из них коснулся клавиши “PLAY”, и Мона перенеслась в мир Энджи, чистый и безупречный, как любой хороший наркотик... Медленный саксофон, лимузин плывет по какому-то европейскому городу... круговерть улиц, машина без водителя, широкие проспекты предрассветно чисты и безлюдны, прикосновение меха к плечам. И катить, катить по прямой дороге через плоские поля, окаймленные совершенными, одинаковыми деревьями.

А затем поворот, шорох шин по расчесанному граблями гравию, потом вверх по подъездной аллее – через парк, где серебрится роса, где стоит железный олень, а рядом – мокрый торс из белого мрамора... Дом огромен и стар, не похож ни на один из тех, какие она видела раньше. Но машина проплывает мимо, проезжает еще несколько строений поменьше и выезжает наконец на край широкого ровного поля.

Там бьются на привязи планеры, прозрачная пленка туго натянута на хрупкие с виду полиуглеродные рамы. Планеры слегка подрагивают на утреннем ветерке. А рядом с ними ее ждет Робин Ланье, красивый раскованный Робин в черном свитере грубой вязки – он играет партнера Энджи почти во всех ее стимах.